Самые известные русские художники современности. Кабаковы: Илья и Эмилия.

18 октября в Tate Modern открывается большая выставка-ретроспектива Ильи и Эмилии Кабаковых. Это первая в истории Тейт выставка ныне живущих русских художников. В нее вошли 7 тотальных инсталляций, примерно 40 картин, рисунки и иллюстрации к книгам – выставка позволит получить максимально полное представление о творчестве Кабаковых, которые, без сомнения, являются самыми выдающимися русскими художниками нашего времени. Tate Modern покажет эволюцию творчества Ильи и Эмилии Кабаковых в жанре классической музейной ретроспективы – начиная с ранних работ Ильи, созданных в Советском Союзе до 1987 года, и включая работы, созданные в течение почти трех десятилетий, которые он делает в соавторстве с женой Эмилией в Америке. В разгар приготовлений к открытию выставки редакции журнала Afisha.London  удалось встретиться с Эмилией Кабаковой. Она рассказала, чем эта выставка особенна, об опыте эмиграции и о том, как воспринимать тотальную инсталляцию.

О выставке в Тейт 

Тейт – это один из лидирующих музеев мира. И провести выставку здесь, тем более ретроспективную, для нас важно. Это наша первая по-настоящему ретроспективная выставка, она включает семь тотальных инсталляций, начиная от первой, “Человека, улетевшего в космос”, 1981-88 до очень крупных инсталляций недавнего времени. На ней также много картин и рисунков их различных музейных собраний мира – от ранних альбомов и книжных иллюстраций – до новых живописных работ. Мы считаем, что настоящая выставка – это серьезный прорыв не только для нас, но и для русского искусства, потому что выставок русского искусства в Тейт не было, кроме единственной выставки Малевича несколько лет назад. Сейчас ситуация должна поменяться. Скоро откроется групповая выставка, в которую будут включены русские художники – это большой шаг для русского искусства на пути вхождения вхождения в мировой контекст. Кроме того, наша ретроспектива – это первый опыт сотрудничества Тейт с ведущими российскими музеями. Из Тейт выставка поедет в Эрмитаж и в Третьяковскую галерею. В Эрмитаже у нас уже была выставка несколько лет тому назад, там в коллекции есть наши работы, а в Третьяковке это будет  первая, сделанная лично нами. У них, правда, тоже в коллекции есть подаренные нами вещи. Но самостоятельно мы выставку там еще не проводили. Мы всегда делаем свои выставки сами, и только в  самых редчайших ситуациях мы не едем на них. Сейчас такая ситуация, что Илья ездить не может, его необходимо оберегать от лишних волнений

О том как понять тотальную инсталляцию

При создании тотальной инсталляции наша задача – не построить визуальный фон, как в театре, где зритель смотрит на сцену и актеров снаружи, а создатьтакую атмосферу, в которой зритель и есть актер в этом спектакле – он тот самый персонаж, который “живет” там. Все, что принадлежит этому персонажу, должно быть глубоко прочувствовано тем, кто туда вошел, зрителем. Это самая сложная вещь. Важно сделать так, чтобы все предметы, включенные в инсталляцию, работали все вместе, как единое целое. По сути, инсталляция является трехмерной картиной. Вам дана возможность войти внутрь картины и рассмотреть все ее объекты. Вы – и есть тот самый нарисованный персонаж, который двигается внутри картины.
Когда наш «Красный вагон» поставили в Вене в рамках выставки «Тирания прекрасного» в 1994 году, туда приехала русская делегация директоров музеев. Их коллега из венского Музея прикладного искусства пригласил посмотреть нашу инсталляцию. Они сначала отказывались – говорят, мол, мы видели. Мы их уговорили – зашли, и опять: «мы видели». Я говорю: это тотальная инсталляция, чтобы ее понять, нужно провести в ней какое-то время. Вот, пожалуйста, сядьте на скамеечку, посмотрите на это панно. Деваться некуда, не ругаться же им со мной, сели. Сидят молча, слушают, а там музыка играет советская, 50-60-е годы – Владимир Тарасов составил компиляцию из очень сентиментальных, проникновенных песен. А для людей их поколения это – воспоминания. И процесс пошел. Один говорит: «Какие были прекрасные времена. Мы не думали о материальных вещах, мы мечтали о чем-то возвышенном, были полны фантазий, и люди были такие хорошие, дружественные». Другой говорит: «О чем ты говоришь, сколько людей посадили, сколько людей погибло в лагерях, разве можно об этом времени говорить, как о хорошем времени? Идиотом надо быть, чтобы такое говорить». А третий поднимается и говорит: «Чего вы ругаетесь, давайте потанцуем». И в этом крошечном пространстве они встают и начинают танцевать. Невероятная ситуация, вот это и есть воздействие атмосферы инсталляции на людей!

Об утопии 

В инсталляции каждый испытывает свои собственные ощущения, вспоминает свои фобии, задействует свои культурные представления и культурную память. Удачная инсталляция – это когда получается создать ту атмосферу, в которой эти чувства и эмоции будут испытаны и перенесены на свою среду. Да, я не жил в коммуналке, но я знаю, как тяжело иногда находиться среди людей. Меня тоже кто-то заставлял жить не так, как я хочу. Я тоже попадал в ситуации безумно невыносимые, и я хотел из них выбраться и убежать. Это необязательно должна быть коммуналка. Мы, кстати, с коммуналками не работаем уже много лет. В принципе, что происходит в тотальной инсталляции? Инсталляции работают с эмоциями, со страхами, со снами, с бессознательным. С ощущением маленького человека, который совершенно не знает, что ему делать в этом мире. Он хочет сделать его лучше, но не знает, как. У него в голове всякие фантастические утопические идеи. Эти идеи частично приходят из нашего прошлого советского. Нам все время давали какую-то романтическую установку на жизнь, говорили, что материальная составляющая не важна, а важна утопия.

А что такое утопия? Это система, которую, невозможно реализовать. Фантазия, которая никогда не может быть воплощена в жизнь. Попытки ее реализовать всегда приводят к неудаче – если вы обратите внимание, то утопическими проектами являются все режимы. Это и фашизм, и коммунизм, и социализм, и даже капитализм. Все они проваливаются. Потому что каждый из них пытается создать утопический строй, невозможный по сути. Когда это происходит за счет разрушения прошлого и уничтожения людей, – катастрофа наступает гораздо быстрее. И люди страдают больше. Когда это делается каким-то более человеческим способом, то строй держится дольше.

Мы работаем не с утопией, относящейся к определенному историческому периоду, а с утопией в целом, с принципом утопии. Это может быть и религиозная утопия. Например, последняя комната будет посвящена различным встречам с ангелами. Религиозная утопия – это утопия о жизни после смерти.

Об эмиграции

Я уехала в 73-м году. Во-первых, тогда уехать в принципе было очень тяжело. Во-вторых, это было как будто бы Вы умерли, либо переехали на другую планету. Конечно, переписываться можно было, но моя наиближайшая подруга, например,  написала: «больше мне не пиши». Потому что ее муж был в партии. Я уехала с трехлетней дочкой. Было очень страшно. В те годы разрешалось поменять 140 долларов. Илья был последний человек, который посадил меня в уходящий поезд.

После этого Илью я не видела довольно долго. Когда он приехал в Америку, я заходила к нему. Мне импонировала его полная погруженность в искусство и, как следствие, непрактичность и полное безразличие к личным бытовым нуждам. Он и по сей день говорит: «Я не понимал, почему ты приходишь. Ты приходишь, сидишь, читаешь книжку, слушаешь музыку и не разговариваешь».

О московском концептуализме 

Илья говорит, что для него западное искусство было как река, которая течет беспрерывно. Потому что в Советском Союзе эту реку, конечно, остановили, направили в совершенно другое русло, и было то русло довольно затхлое. У Ильи и его круга художников была сформирована своя среда. Они создали себе “рай”, который был окружен “адом”, и в этом “раю” они и жили по идеальным законам рая. Они очень хорошо относились друг к другу, ценили искусство друг друга и вообще все то, что относилось к тому, что они считали подлинным искусством. Они были друг для друга ценителями, знатоками, историками искусства, кураторами, критиками, коллекционерами. То есть, они сами для себя создали институцию искусства, – то, чего не было для них в Москве и чего не могло быть. Это был очень небольшой круг с очень тесными связями внутри. Сейчас всех из этого периода помещают в одну группу Московского концептуализма. Но была еще Лианозовская группа, которая существовала параллельно. Не следует также забывать, что художники были разного возраста, принадлежали к разным поколениям. Первыми были Илья Кабаков, Эрик Булатов, Олег Васильев, Виктор Пивоваров. Их очень мало было. И им нужно было прежде всего доверять друг другу. Илья был очень осторожен в том, чтобы пустить нового человека в свою мастерскую.  Жизнь внутри круга Московского концептуализма строилась в основном вокруг дискуссий об искусстве, разговорах о нем. Важны были не столько материальные объекты искусства, сколько нескончаемые обсуждения.

После перестройки, когда исчезло разделение на “ад” и “рай”, круг распался, все стали работать сами по себе и с реальными институциями искусства, которые стали доступны сначала на Западе, а потом и в России. Конечно, мы общаемся, но как таковой круг московского концептуализма распался.

О будущем, в которое возьмут не всех

Название выставки – это заголовок статьи, которую Илья Кабаков написал в 1982 году. В ней он рассуждал о том, кто будет взят в будущее и у кто есть тот, у кого есть власть принимать такое решение. И, конечно же, как все художники, он беспокоился, что его в будущее не возьмут. Будучи настоящим, большим художником, он никогда не был доволен в полной мере тем, что делает.

Илью лучше не оставлять наедине с его старыми работами. Он старается их улучшить, если у него появляется такая возможность. У нас была ситуация несколько лет назад – коллекционер купил одну из его старых работ. И все было замечательно, ему ее должны были отправить. Ее поставили в помещении, где она ждала упаковки. И тут Илья увидел ее и сказал «ну, она же плохо сделана!». Взял и всю переделал. Я позвонила коллекционеру, говорю, Вы знаете, она ему не понравилась, он ее как-то подправил.-  Да, сильно подправил? – Ну так, прилично. – Ладно, ничего.

Новые работы Илья создает в своей студии, потом мы переносим работу в другое помещение, побольше, где он может посмотреть, как картина будет выглядеть в музее. Там, на стене, он ее поправляет. Потом наш ассистент делает раму для нее, фотографирует для архива. И вот, он ее вставил в раму, сфотографировал, приходит и говорит: «Вы знаете, Эмилия, вот Илья ее снова всю изменил. Как мне теперь быть? – Заново фотографировать, – отвечаю я. – Ну почему же он так делает? – Я говорю: имеет право. Он художник, и это его работа”.

Выставка «В будущее возьмут не всех» открывается в Тейт Модерн 18 октября

Беседовали Маргарита Багрова, Ольга Павлова

Благодарим за фото и видео Евгению Загоруйко, Ufocusproduction 

Благодарим компанию Opportunique