«Эмиграция — это жёсткая школа»: Сева Новгородцев — о работе на Би-би-си и жизни в разных странах

Джазовый музыкант, радиоведущий Русской службы Би-би-си (BBC Russian Service), автор программ «Рок-посевы», «Севаоборот», «БибиСева», кавалер ордена Британской империи, эмигрант — перечислять регалии и заслуги Севы Новгородцева можно бесконечно. Он стал виднейшим просветителем, который открыл для советской молодёжи целый новый мир — мир зарубежной музыки. 9 июля этот улыбчивый и бодрый человек отмечает свой день рождения и его несомненно поздравят тысячи людей со всего мира. Журнал Afisha.London поговорил с Севой о работе на Би-би-си, сложностях эмиграции и, конечно, о Лондоне.

— Сева, недавно среди жителей Лондона провели опрос — их попросили выбрать самый стильный район, и первые три места распределились между Далвичем, Гринвичем, Уондсвортом. Вы прожили в Лондоне десятки лет, какие районы для вас стали особенными?

— Мне дороги районы, в которых я жил. Сначала это был Камден, позднее в 1998 году я поселился в Гринвиче, а потом неподалеку в Блэкхите. В Блэкхите — огромные зелёные поляны, которые не застраиваются и не засеиваются, а причина простая — там лежат жертвы чумы 1666 года, и поэтому их останки не беспокоят. В Гринвиче — роскошный королевский парк, где клумбы такой красоты, что надо ехать в Голландию, чтобы увидеть нечто более живописное. Возле реки народ гуляет, жизнь кипит, и там же стоит «Катти Сарк» — судно, превращённое в музей, куда можно сходить и потрогать верёвки, дошедшие до нас из позднего Средневековья! Так что Гринвич я рекомендую, а остальные районы критиковать не стану, но им, конечно, с Гринвичем не сравниться.

Telegram канал

— Вы попали в Лондон в 1977 году. Каким тогда был город? Какое у вас сложилось первое впечатление?

— Лондон тогда ещё был наполовину викторианским, но все дома были какие-то полуразрушенные, в ужасном состоянии. Вы знаете, что такое английские дома? Фундамента нет — дома тогда сразу укладывали кирпичами прямо на глину, и естественно сырость и плесень в английских подвалах практически везде. За всё время я ремонтировал несколько квартир, и проходил через это неоднократно.

Читайте также: Всемирная служба Би-би-си: 90 лет мягкой силы и твёрдых принципов

Сначала мы (Сева переехал в Лондон с супругой и сыном, — Прим. ред.) поселились у польки в небольшой квартире в Кенсингтоне, снимали у неё комнату. И она всё время мне на мозги капала, что в Англии надо сразу покупать жильё, потому что всё будущее зависит от этого, и как-то однажды она нашла для меня дом «с большим потенциалом».  Зарплата у меня была нищенская, я обзванивал всех своих иностранных друзей в Германии, Швеции. После долгих препирательств нам удалось выцарапать этот дом по ипотеке за 14 тысяч с жильцом, которого невозможно выселить— это была полнейшая руина: крыша дырявая, фасадная стена, казалось, вот-вот рухнет. И я должен был чинить этот дом, ведь денег на мастеров не было.

Ещё нужно учитывать политическую обстановку: у власти тогда были лейбористы, которые сочувствовали рабочему классу и доигрались с повышением зарплаты так, что инфляция подскочила ужасно, забастовала вся Англия — этот период называется «зима тревоги нашей» (the winter of our discontent, — Прим. ред). Перестали работать мусорщики — чёрные мешки с мусором доходили до второго этажа. И вот в этой обстановке я на велосипеде ездил из Кенсингтона на работу в Би-би-си, а оттуда ехал в дом, где до часу ночи рубил, ломал, штукатурил — шесть месяцев ежедневно ходил туда как на работу. Всё начало жизни в Лондоне — это была сплошная стройка.

Букингемский дворец

— Сложилось ли у вас тогда, в конце 70-х, эмигрантское русскоязычное сообщество?

— Русского присутствия не было совсем — в городе было человек, может, 40, которые говорили по-русски, причём это была часть старой эмиграции. Я ещё застал отпрысков различных аристократических семей — белогвардейцев, сбежавших в революцию, целый срез исторического российского общества. Мы относились уже к третьей волне — разночинцы, бывшие советские люди: кто режиссёр, кто библиотекарь, кто бывший штурман и саксофонист, как я.

Читайте также: Рома Либеров. «После России»: русская эмиграция сто лет назад и сегодня

— Сева, вы всегда одевались с изюминкой. Этот стиль вы приобрели в Лондоне, уже после эмиграции?

— Вы знаете, нет, стиль в одежде начался ещё в СССР, когда я играл джаз. Музыканты не смешивались с общим населением, мы были совершенно другими по музыке, идеологии и подходу к жизни. Как исповедующие американскую культуру люди мы должны были и одеваться во всё американское, что в магазинах, конечно, не продавали, поэтому мы были завязаны на фарцовщиках, приезжих людях, студентах. И глаз у нас был намётан: по одной пуговке на рубашке мы могли определить, свой человек или нет, потому что в американской было четыре дырочки, а в нашей — две. У нас были кожаные ботинки, которые американцы делали с накладками на носки с декоративными дырочками, и получался кружевной эффект. Народ, конечно, ходил в чём попало: жуткие ботинки фабрики «Скороход», страшные костюмы фабрики «Большевичка», поэтому стилистическое противостояние у меня и у нас было всегда.

Ленинградский джаз-оркестр Иосифа Вайнштейна (Сева посередине, с саксофоном в руках), 60-70-е гг.

Помню, у нас за училищем (Сева учился в «мореходке» им. Макарова в Ленинграде, — Прим. ред.) была дыра в заборе. Через эту дыру люди в штатском ходили в город на свободу, и я тоже как-то разоделся: зелёный вельветовый пиджак, галстук цветной, туфли на каучуковой подошве. Меня там поймали, и командир роты решил наказывать — на собрании стоит 125 рыл на постройке, а он говорит: «Курсант Новгородцев попался на самоволке. Брюки, понимаете, дудочки. Галстук, понимаете, павлиньи перья!». Такой он у нас поэт был военный. (смеётся)

Mico Solutions

— Эмигрировав из СССР, вы сначала попали в Австрию, а затем в Италию. Как это было, и почему вдруг возник вариант с Великобританией?

— Мы уезжали из СССР в один конец, потому что отъезд за границу тогда рассматривался как предательство и измена родине, поэтому и гражданство у нас отобрали и ещё заставили за это заплатить 500 рублей на человека при зарплате-то в 120. Изначально я должен был с семьёй (у Севы тогда были жена и сын, — Прим. ред.) уехать в Канаду, но застрял в Риме, вернее, его предместьях — Лидо-ди-Остиии на берегу моря — потрясающем месте.

И вот в Италии меня случайно нашел знакомый, приехавший встречать свою маму, и завязался разговор. А у меня английский был уже рабочим, и он меня сагитировал податься на Би-би-си. И если бы этой встречи не было, я бы где-нибудь сейчас на реке Саскачеван в Канаде командовал буксиром или водил бы речной трамвай.

— Какими для вас были эти полтора года в Италии?

— Вы знаете, зима в Италии может быть неуютной: с моря дует ветер, ничего там не растёт, туристов нет, поэтому хозяева небольших квартир, особенно в пролетарских районах, охотно сдавали их эмигрантам по сравнительно умеренной цене. Мы поселились в так называем коммунистическом районе и прожили там счастливо целый год.

бункер черчилля

Район назывался так, потому что в Италии шло строительство качественных домов с лоджиями, мраморными лестницами, и когда они почти были готовы, осталось только асфальтировать дороги, навести марафет — местная голытьба и беднота под руководством коммунистической партии Италии ринулась туда и за ночь заселила целый квартал, отказавшись оттуда выезжать. Благоустройство района тут же было прекращено: у нас на улицах, как в гоголевском «Миргороде», пыль столбом, бумажки летают, в баре пол посыпали толстым слоем опилок — вечером убрал их и опять чисто. Вино там стоило дешевле бензина на заправке! Толпа, конечно, никогда не рассасывалась. В такой полубардачной, знакомой обстановке нам было удобно: с одной стороны, закон есть, с другой, он, как и на родине, не очень-то и выполняется.

Читайте также: Фестиваль ВВС Proms 2023: где и когда можно услышать наследие русской классики

Я, конечно, исполнил мечту всякого советского человека и тут же купил себе подержанную машину — «Фольксваген жук». Появилась мобильность, я мог ездить в Рим и торговать на барахолке какими-то вывезенными из СССР вещами: ценилась оптика — фотоаппарат «Зенит», а ещё держатели небольших пансионатов и гостиниц охотно скупали постельное бельё, поскольку до СССР тогда ещё синтетика не дошла, и всё было льняное и хлопковое — с точки зрения итальянцев, высшего качества. И вот эмигранты съезжались туда к 5 утра, разводили костёр, там же жили какие-то асоциальные люди, женщины, продающие себя. Мы жили в обстановке какого-то литературного романа.

Фото: Личный архив Севы Новгородцева

— Вы когда потом, в течение жизни, в Рим возвращались, наверняка посещали эти места снова?

— Да, и не один раз! Первое путешествие было в 1987 году: у меня оставалась итальянская ностальгия и свои секреты в Риме. Живя там, я ходил в маленький захудалый кинотеатр, которого теперь уже не существует, смотрел западные фильмы, ведь у меня была колоссальная дыра в познании западной культуры. Поэтому я приезжал туда на «жучке», смотрел новый фильм, а потом выходил в ночной Рим и в дешёвой пиццерии, которая торговала прямо из окна в стене, покупал вкуснейшую несравненную пиццу. И вот это была моя романтика.

колмановский

— А по родине была такая же ностальгия?

— У меня была подруга — англичанка, актриса, которая могла попасть в Советский Союз, я-то уже права не имел. И вот она съездила к моим родителям и выполнила моё поручение — на семейный фотоаппарат сняла основные пункты моей питерской жизни: училище Макарова, дом, где мы жили, все наши адреса, виды Невы. Когда она вернулась, мы эти слайды посмотрели, и ностальгия эта от меня ушла.

Тем более в Лондоне я уже стал частью той небольшой русскоязычной толпы, которая кучковалась вокруг Би-би-си, и там были интереснейшие люди: инженеры, математики, изобретатели, мастера спорта.

— А как вы оказались среди них?

— У Би-би-си была тогда проблема с кадрами, надо было вещать на Советский Союз, и для этого нужны были люди с беглым английским языком, желательно, профессиональные журналисты. Но в СССР такие люди работали под бдительным оком КГБ, поэтому оттуда никто за границу, конечно, попасть не мог. И Русская служба была вынуждена набирать с миру по нитке: в основном брали из Израиля, но меня и ещё одного коллегу взяли из Италии, где мы по дороге куда-то застряли где-то.

В студии Би-би-си за работой

— Вы упомянули, что английский был на хорошем беглом уровне. Откуда у вас были такие знания?

— Всё началось с того, что я поступал в театральный институт в Москве, но не прошёл. В училище Макарова в Ленинграде, куда меня взяли по преимуществу как потомственного моряка (отец Севы был капитаном дальнего плавания, — Прим. ред.), была английская кафедра, у которой была задача — воспитать судоводителей с рабочим английским языком. Но только делать упражнения и без конца заставлять повторять правила — неэффективно, и они придумали систему драмкружков — стали ставить переводные пьески. И вот они пронюхали, что есть курсант, который поступал в театральный, а у них было тайное сообщество, сговор с педагогическим институтом Герцена, где в основном девушки учились. И у нас был такой культурный обмен: мы возили им свои пьески, они показывали нам свои материалы.

после импресссионизма

Мне давали роли, и самая главная проблема была в том, что их надо было учить, а у меня английский был обыкновенный — десять классов эстонской школы. Но тебе дают роль, изволь, батюшка, учить. И вот ты стоишь где-нибудь ночью дневальным по роте, охраняешь сон всех 125 человек, и чтобы не заснуть, ходишь из угла в угол и бубнишь эту роль. Короче, это входило в тебя, как будто бы ты в Англии пожил.

Вскоре, чтобы поднять свой теоретический уровень перевода, я поступил заочно в Москве на двухгодичные курсы иностранных языков, там была лингвистика, но по полной программе: только язык, со всеми подробностями. И к окончанию училища я как раз этот иняз и закончил.

В 1967-м году я пошёл в «Интурист» на зимние курсы, учился четыре месяца, сдал 13 экзаменов, и меня определили к туристам класса люкс, то есть я был индивидуальный переводчик — утром четыре часа и вечером столько же.

Читайте также: Зачем в эмиграции водить детей в театр на родном языке

Когда я покинул СССР, то, естественно, уже все было отработано и теоретически, и практически. Чтобы поехать в Лондон на Би-би-си, я проходил собеседование, и разговорный английским им понравился, ещё рецензию про кино написал — я как раз тогда посмотрел фильм Chinatown («Китайский квартал») Романа Полански.

1140х300 museumcat.london

— Работая на «Би-би-си», вы для целого поколения открыли окно в Европу, только благодаря вам они узнавали о зарубежной музыке. Что вы ощущали в связи с этим?

— Знаете, у меня была задача — я должен был сразу стать своим, и я понимал, что скукоту заводить в эфире совершенно не надо. Я знал, что провинциальная молодёжь в СССР живет ужасно унылой жизнью. Их, с одной стороны, давят пионерия и комсомол, с другой — учителя, а с третьей — родители. И я попытался их как то морально поддержать своими передачами, и за счёт того, что в шутках был некий литературный элемент, я постепенно, незаметно для себя за следующие 20 лет всех этих хулиганов сумел поднять до какого-то уровня.

Сева со слушателями в Москве, 1990 г.

— Сева, а вам удавалось ставить в эфире наш рок? Например, музыку, которую Джоанна Стингрей вывозила на Запад.

— У Би-би-си существует верификация источников: любую политическую новость нужно проверить по двум источникам, а если ты пользуешься культурным материалом, то он должен быть легальный, а не выпущен подпольным издательством, поэтому первая возможность поставить отечественные группы появилась в 1992 году, когда Стингрей выпустила пластинку «Красная волна» в американском издательстве, и я смог сделать передачи про «Алису», «Кино» и «Странные Игры». И вот это был прорыв!

Читайте также: Джоанна Стингрей, американская подруга Цоя и Гребенщикова: «Я уезжала из России с мыслью, что больше не вернусь»

— За долгие годы жизни в Лондоне вы наверняка видели разные волны эмиграции. Чем они отличались между собой?

— После нашей волны пришла новая – в 1995-м году или даже раньше начали прибывать русские, и они могли просто пойти в полицейское управление, поднять руки и сказать: «сдаюсь». Тогда никому не отказывали, никаких особых привилегий не было: сажали на очень мелкое пособие без права работы на полгода, потом рассматривали дело в общем порядке. Этот же порядок применяли и ко мне, несмотря на то, что я приехал по рабочему разрешению и работал, казалось бы, в солидной организации Би-би-си, но долго присматривались. Английский паспорт я получил только семь лет спустя после приезда.

Сева выступает в одесском Зелёном театре, 2018 г.

— Из-за вторжения России в Украину в Европу вновь хлынула волна эмиграции, приезжает много творческих талантливых людей. Как вам кажется, европейская культура из-за этого обогатится?

— Не уверен, потому что всякая культура замкнута сама на себе. Я много лет жил в Эстонии, потом в Англии, и весь мой эмигрантский опыт говорит, что иностранной культурой интересуется, может, 1% населения, интеллигенция, кто хочет выйти за рамки привычного и понятного. Во всём остальном дети католиков идут в католическую церковь, дети атеистов учат теорию Дарвина — есть семейная преемственность, и здесь то же самое.

Telegram канал

— Сейчас ещё и присутствует некая отмена русской культуры, уже не с таким большим интересом к ней относятся, как это было раньше. Как вы думаете, как эмигрантам из России можно найти себя и продолжить развиваться в новых условиях?

— Знаете, эмиграция — вообще процесс неестественный. С точки зрения, скажем, актёра, участвующего в пьесе, эмиграция — это переезд в другую пьесу, где тебе дают совершенно другую роль, и ты должен её освоить, получится у тебя или нет. Для многих эмигрантов этот процесс достаточно болезненный. Почему? Потому что, приходя в английскую организацию на работу, ты, естественно, сохраняешь или акцент, или следы акцента, или какие-то призвуки в речи. Русский человек, переезжая в Англию, понимает, что он опять подошёл только к стартовой линии, ему надо учиться с самого начала. Мне с этим просто повезло: я не стал второсортным англичанином, я стал первосортным русским, поскольку попал на радио, где ценилась естественная речь. Так что я в этом смысле сочувствую всем эмигрантам, но что делать? Так сложилась жизнь, давайте учиться двигаться, потому что эмиграция, с одной стороны, трудна, с другой стороны, — это жёсткая школа, человека очень многому учит.

Читайте также: Как распознать телефонные аферы в Великобритании

—  А что по поводу вашего самоощущения? Родившись в СССР, обладая еврейской фамилией Левинштейн, прожив много лет в Великобритании и ещё в других странах, как вы себя определяете?

— Я по матери русский и общался больше с ней и всей её роднёй. Мой любимый дедушка Михаил Матвеевич Сидоров, с которым я много времени провёл, тоже на меня подействовал, у него был специфичный русский юмор XIX века, он любил Некрасова — такой русский либерал, сочувствующий трудящимся. Так что у меня вот эта ветвь психологическая и эмоциональная развита сильнее всего. Еврейскую родню я знаю, но с ними как-то жизни совместной у меня не было никогда.

Сева с женой Ольгой в Москве, 2002 г.

Я всю жизнь без конца переезжал, менял страны, семьи, сейчас у меня уже больше 20 лет русская жена. Я как бы вернулся в своё психологическое, культурное, русское лоно, и остальные языки использую по мере необходимости. Вот болгарский учу, итальянский и, надеюсь, в Италию поехать и сказать там хотя бы несколько предложений на ставшем мне родным итальянском.

– Ваш сайт словно настоящая машина времени: можно окунуться в 70-80-90 годы прошлого столетия и, например, послушать записи эфиров, когда Фредди Меркьюри только выпустил новый сингл, и вы рассказываете о его предстоящем концерте. Вокруг вас также сложилось интересное сообщество поклонников, ваш фан-клуб, который существует много лет, вы записываете им тёплые поздравления, проводите встречи, и всё это не заканчивается и после завершения карьеры на Би-би-си. Как вы думаете, почему у вас сложились такие близкие отношения с поклонниками?

— Видите ли, может, жанр мой ничего особенного из себя и не представляет, но он оригинальный — этого не было до того и, возможно, не будет после. Рок-н-ролл научил меня эмоциональной правде и словесной краткости изложения — это с одной точки зрения. С другой стороны, я вещал на молодёжь, людей умственно не очень развитых, надо было быть ближе, плюс чувство юмора, которое мне от батюшки досталось. Как сказал Сева Новгородцев: «Мне достался быстрый ум отца и мечтательная душа славянской моей матери. Поэтому все решения я принимаю быстро и неверно». (смеётся)

Фото с обложки: Фото: Личный архив Севы Новгородцева

колмановский

Читайте также: 

Льюис Кэрролл в России XIX века: монастыри, театры и русские щи

Голые и смешные: зачем обнажённые люди выбегают на теннисные корты Уимблдона

Район Мейфэр: переплетение истории, культуры, роскоши и комфорта