Анна Виленская: почему Шостакович «краш», а музыку пропаганды стоит послушать всем

Музыковед Анна Виленская покорила своими лекциями YouTube, рассказывая одинаково интересно и про Шостаковича, и про Моргенштерна. После февраля 2022 года ей часто приходится отвечать на важный вопрос: почему музыка пропаганды стала популярна в России? Видеосюжеты Виленской влюбляют в себя даже тех, кто не имеет никакого музыкального образования и не разбирается в нотах, и сейчас на живые лекции Анны по всему миру собираются полные залы. Специальный корреспондент журнала Afisha.London Мария Балакаева встретилась с Анной Виленской и поговорила, кажется, обо всём на свете: от петербургского музыкального образования и роли этого города в судьбе великих композиторов до британской музыки, эмиграции и силе пропагандистских маршей.

— Анна, вы по образованию композитор, интеллигентная специальность, и она полностью совпадает со стереотипом вашего родного Петербурга, который славится своей интеллигентной атмосферой и творческим наследием. А в какой вы росли атмосфере? Повлиял ли на ваш выбор город, родители?

— Мы сначала жили в коммунальной квартире на Петроградской, а потом переехали в другую коммуналку на Садовой — это был очень интересный район в пяти минутах ходьбы от Мариинского театра. Он немного обшарпанный, состоит из коммунальных квартир в доходных домах, но если пройдёшь буквально пару шагов, то сразу меняется атмосфера — старый центр, и это действительно как-то повлияло.

Telegram канал

Года в четыре я увидела пианино в гостях, и мне очень захотелось своё. Тогда мама сначала отдала меня в музыкальную школу при «дестилетке» (учебное учреждение при Санкт-Петербургской государственной консерватории им. Римского-Корсакова, — Прим. ред.), чтобы я попробовала и поняла, нравится мне или нет. Там было очень хорошее образование, и я просила пианино и дальше — мама была вынуждена продать много вещей, перекроить финансовую систему всей семьи, и так мы переехали из центра на юг города, но уже в однушку, и там мне купили пианино «Красный октябрь».

И вот дальше я росла уже в Московском районе — сталинском, потрясающем. Стереотип про культурный Петербург подтверждается ещё и потому, что город страшно холодный. В нём, по-моему, почти невозможно жить в ноябре-декабре, поэтому, конечно, чем тебе ещё весь год заниматься, кроме как искусством и культурой? Рисуешь, слушаешь Шостаковича, ходишь в филармонию. И у меня было почти бесплатное посещение Мариинки и филармонии, чем мы реально пользовались. В какой-то момент раз в неделю ходили в филармонию, раз в неделю в Эрмитаж и жили такой очень петербургской жизнью.

Букингемский дворец

Не могу сказать, что родители сильно поучаствовали в моём выборе. Да, они обеспечили мне все условия для учёбы, но сами не имеют никакого отношения к музыке. Мама просто понимала, что мне надо заниматься, то есть играть на пианино по два-три часа в день, а что я играю — саундтреки из «Гарри Поттера», этюды или свою программу — уже не всегда родители понимали. Мне очень нравилось заниматься музыкой, всё было по любви.

— Анна, у вас появились какие-нибудь места силы в Петербурге?

— У меня есть список мест, которые я бы посетила, если бы оказалась в Петербурге. Мне очень вода нравится, я бы вдоль неё гуляла, район вокруг метро «Чернышевская» очень люблю, парк 300-летия, Парк Победы, где я выросла, какие-то улочки на Невском.

колмановский

— Как вы думаете, Петербург способствует творческому развитию?

—Там всё под боком: музеи-квартиры, воспоминания, архивы, вся информация в оригинале. То есть там скорее на меня влияло не то, что ступаешь по тем же камушкам, по которым ходил сам Римский-Корсаков, а то, что ты идёшь реально в любую библиотеку, и тебе выдают отсканированные копии прекрасных вещей и черновиков. Было ощущение, что ты в каком-то правильном месте, в правильное время, и при этом всё это очень обыденно:  и этот композитор тут ходил-бродил, учился, и я буду учиться.

Все ещё немного повернуты на фигурах композиторах, то есть они как воображаемые друзья: не можешь найти ответ на вопрос, смотришь, а что у этого человека было в этот период? То есть ты прямо реально немножко «едешь крышей» в том плане, что ты с ними всеми довольно хорошо знаком, особенно с Шостаковичем. Он просто всеобщий воображаемый друг, какой-то призрак оперы, по крайней мере в Питере точно так: филармония имени Шостаковича, статуэтка есть — такая рок-звезда. Ты всё время про него думаешь, потом, правда, чуть больше разбираешься, большая трагедия выступает, но в 13 лет просто абсолютно краш (смеётся).

В случае с известными композиторами, Петербург работал скорее как столица, и всё равно он до сих пор остаётся столицей, и в нём просто очень много всего. В какой-то момент, если ты оказываешься в этой «грибнице», ты всех начинаешь знать почему-то, и если тебе хочется сделать какой-то проект, ты знаешь, к кому обратиться.

черчиль (1)

— Есть ли среди сегодняшних композиторов, необязательно российских, потенциальные звёзды, творчество которых потом будут изучать на уроках музыки в школе?

— Тут вот какая история: талантливых людей по-прежнему много, но авторство отходит на второй план. Культура метамодерна берет своё: нам тотально всё равно, кто что поёт, играет. Академическая среда, будучи чуть более инертной машиной, не может за этим поспеть, и композиторы всё равно думают, что будет так же, как в прошлом: вот великий Иван Петров написал свою великую симфонию, а так уже не происходит, то есть людям немножко всё равно. Сейчас искусственный интеллект чуть больше разовьётся и станет понятно, какое место он займёт в индустрии, и что композиторам можно будет смело перестать делать, как выдохнуть. И тогда станет понятно, кого и зачем люди хотят запоминать.

— А нет ли такого, что признанные великими сегодня композиторы набрали такой большой вес, потому что, грубо говоря, в их времена не было такого огромного информационного шума, как сейчас, и музыки было меньше?

— Это были другие эпохи с другими целями: человечество интересовалось новыми идеями. Люди верили в то, что можно изобрести такую новую идею, которая прямо повернет человечество к лучшей жизни, и поэтому композиторы, изобретавшие новое, были очень ценны. Сейчас стало понятно, что новых идей не будет. Все рецепты найдены, никому до идей больше никакого дела нет, поэтому тогда люди запоминали композиторов и занимались их индивидуальностями. А сейчас не нужны композиторы-изобретатели, и в этом нет ничего грустного. Наоборот, они наконец-то не нужны! Можно заниматься своими делами.

бункер черчилля

— По поводу искусственного интеллекта: это сейчас довольно горячая тема, и все обсуждают, что люди вообще будут не нужны нигде, и нейросети будут делать музыку, писать сценарии.  Как вы думаете, есть реальная угроза для музыкантов?

— Это же очень хорошо! Искусственный интеллект очень сильно помогает, но он ничего не может без запроса человека. Композиторы могут пользоваться искусственным интеллектом для того, чтобы прописывать те куски, в которых не требуется рука человека.

Сейчас запросы к композиторам среднего звена либо «сделайте нам так же, как той фирме», либо «сделайте нам как у Людовико Эйнауди», и в итоге творчества получается мало. Если искусственный интеллект заменит композитора в этих моментах, то неизбежно у него появятся новые какие-то сложные задачи. Деньги все ещё будут получать, но за более творческую работу.

donations afisha.london

Люди переживают, что заработка будет меньше, будет нечего делать. Как же моя пятидневка? Как же мои семь заказов? Да, будет один заказ, но задорого, и придётся думать, куда потратить остальное время. Я считаю, что это хорошо — такое светлое будущее.

Читайте также: Композитор Александр Скрябин: от земных нот к звёздным мечтам

 

— Давайте перейдём к британской музыке, которой у вас посвящён целый цикл лекций. И вопрос довольно простой: почему именно эта тема?

— Есть две причины: во-первых,  у меня её бесконечно просили, во-вторых, это, конечно, жёсткая история про смешение эпох, колониализм, что в итоге принесло и хорошие плоды. Мне кажется, это важный исторический ракурс, который сейчас тоже всплывает в моей жизни — вдохновляющая история, очень современная, при этом уже пришло время, когда можно начать её изучать.

после импресссионизма

— Может быть, вы можете сформулировать, чем британские музыканты покорили мир, почему их музыка стоит особняком?

— У Англии на самом деле никогда не было никаких музыкальных успехов: был Гендель, который немец, просто в Англии прожил долго, и его считали там своим; был Бриттен в XX веке, которого тоже никто особо не знает. Получается, у британцев не получилось изобрести никакой музыкальной культуры, кроме фольклорной, потому что то, что «выстрелило», в итоге стало смешением с фольклором. Мне кажется, британцы в какой-то момент перестали выдумывать велосипед. Немцы выдумали просто шикарный велосипед: взяли себе всё католическое, сложные правила, и очень ловко с этим управлялись в XVI, XVII, XVIII века. И британцы такие: нам нужен свой велосипед! Нанимали Генделя для этого, а потом наконец перестали это делать и в 60-е и решили играть свою фольклорную музыку. И весь мир такой: «круто! А что же вы молчали? Это же невероятно!» Британский фольклор оказался абсолютно универсальным по всему миру — такой путь к себе получился.

1140х300 museumcat.london

— А сейчас британская музыка, британские исполнители как будто даже уже какая-то марка, статус.

— Да, если в твоей стране что-то хорошо придумывают и делают, и ты растёшь с этим ощущением, легко решить заняться этим, например, в качестве хобби. Это подбадривает всех, когда есть на кого опереться, и, конечно, все пошли делать музыку, обнаружилось очень много талантов. Просто рецепт был, наконец, найден.

— Кого из британских музыкантов, может быть, считаете недооценёнными или, наоборот, переоценёнными?

— Radiohead тотально недооценённые, их прямо можно оценить как Мессиана, Шостаковича. Страшно переоценена группа Muse, при том я со всей любовью их изучала, но неудобно получилось, что они рядышком с Radiohead по времени, так и тянет сравнить.

Читайте также: Композитор Георг Гендель в Лондоне: как создавалась музыка Рождества

Фото: Личный архив

— А если бы у вас была машина времени и вы могли попасть на любой концерт британской группы, вы бы кого выбрали?

— Я не люблю концерты, но было бы здорово посмотреть, как они выступали, когда им было лет 20. Конечно, The Beatles ещё до славы, чтобы была возможность сравнить, но если по сердцу, то я бы выбрала Queen.

— Кстати, недавно в Лондоне была масштабная выставка вещей Фредди Меркьюри, и после неё прошёл аукцион, где его вещи продали за сумасшедшие суммы. Как вы к этому относитесь?

— Думаю, всё-таки было бы весело сделать музей, напрашивается как будто. Хотя формат музеев страшно устарел, но всегда можно придумать что-то очень новое, супер-интерактивное, например, где Фредди был бы в виде голограммы как Майкл Джексон выступал (на церемонии Billboard Music Awards в Лас-Вегасе в 2014 году перед зрителями «выступило» голографическое изображение умершего артиста, — Прим. ред.).

Отчасти даже в этом есть что-то маргинальное: ты смотришь на умершего человека, преодолеваешь границы жизни и смерти, что экзистенциально очень успокаивает. Вот он умер, а теперь поёт.

— Анна, вас сейчас часто просят рассказать про музыку пропаганды. Музыка пропаганды — это что вообще такое, и какие эмоции она должна вызвать у человека?

— Эта музыка обращается больше к физиологии, чем к интеллектуальному, при этом ещё транслируя некую идею, которая может быть не в словах, а вполне себе без них с посылом «вставай, вставай!». Это древняя животная часть нас, и в здоровое время мы ее осознаем. Мы не можем жить без того, чтобы музыка не взывала к животным порывам.

Думаю, людям, которые считают себя не подверженными пропаганде и таких либеральных взглядов, тоже нужно слушать такую музыку, чтобы рефлексировать, понимать, какие чувства это вызывает и как потом разговаривать с родственниками. Надо пустить в себя это маргинальное чувство фальшивого патриотизма, слиться с толпой, а потом можно помыться (смеётся). Иначе оно будет просто заблокировано, а тут его можно отрефлексировать и потом направить в какое-то более полезное русло.

Mico Solutions

Наши базовые настройки именно таковы: ребятам, которые серьёзно слушают эту музыку и наслаждаются ею, она очень помогает. Я думаю, многим из них понятно, что развязать войну — это плохо, то есть они понимают, что вынужденно совершают очень плохую вещь и чтобы примириться с этим, нужно себя подкрепить соединением с чем-то большим.

— То есть музыка пропаганды — это не чистое зло?

— Разумеется нет. Мы понимаем, что если государство творит дичь, то его пропаганда для нас становится очень дикой, потому что идеи оказались пагубными. Если бы они не были пагубными, мы бы относились к этому по-другому, например, мы приезжаем в Швецию и умиляемся, что шведы любят свою страну. Да, это прекрасно, пока они ни с кем не воюют.

— Ещё один наболевший для многих эмигрантов сейчас вопрос: как относиться к музыкантам, которые неожиданно заняли противоположную позицию? Что делать с их музыкой, которая связана с приятными воспоминаниями прошлых лет?

— Здесь мозг сделает выбор за тебя: там будет либо физиологическая реакция отторжения, либо её не будет. В действительности ты слушаешь музыку человека, написанную, например, 20 лет назад, и это, конечно, был другой человек. Просто он не умер, а развился не в ту сторону, в которую ты бы хотел. Ни в коем случае не надо на себя давить с выбором, нужно отстать от себя. Может, вообще не хочется музыку слушать, бывает и такое время.

Читайте также: Как любовь к британским аристократам изменила стиль Коко Шанель

— Приведу немного своеобразную параллель: сейчас в Лондоне проходит выставка, посвящённая Габриэль Шанель, где выставляются её работы разных лет. Мы знаем, что когда-то она была изгнана из своей родной Франции за связь с фашистами, но в течение жизни потом всё-таки смогла вернуться к себе на родину, и сейчас французы гордятся брендом Chanel и тем, что у них был такой модельер. Получается, какой-то период была некая культура отмены Шанель. Как вы думаете, а такое вообще возможно в будущем с российскими музыкантами?

— Мне кажется, всем всё будет окей, и никакого коллективного покаяния не настанет. На Нюрнбергском процессе судили только тех, кто принимал политические решения, а музыкантов никто не судил. Если уж про связь с фашистами говорим, то тогда надо отменять Рихарда Штрауса, который Гитлеру писал «мой дорогой Фюрер», Вагнера.

Наверное, какая-нибудь Полина Гагарина не будет великой певицей в счастливой России будущего, но её самую известную песню, например, «Спектакль окончен», может, на вечеринках поставят.

Фото: Личный архив

— Что касается вашей эмиграции в Грузию, как вам дался переезд?

— Переезд был, конечно, тяжёлый: все деньги из стратегических запасов были потрачены на первую адаптацию, потому что надо было перестроить источники финансов, а потом, где-то через два месяца, вдруг стало очень хорошо и просто.

Это не та эмиграция, когда ты в невоенное время вдруг поступаешь куда-нибудь в Оксфорд, и вокруг тебя только британцы. Нет, тебя просто «выкинуло», и ещё тысячу людей, похожих на тебя, тоже «выкинуло» из-за антивоенной позиции, что помогает интуитивно. Ты помещаешь себя в другую физику и можешь преодолеть внутренние конфликты: там у тебя был конфликт со средой, а здесь его нет, и тело успокаивается.

У меня пока не получилось адаптироваться в Грузии и влиться в сообщество, хотя я даже грузинский язык учила. Я скорее прониклась сообществами россиян, белорусов, украинцев, и это естественным образом получилось.

Читайте также: Рома Либеров. «После России»: русская эмиграция сто лет назад и сегодня

— Может быть, это как раз и правильно, что русскоязычные люди, которые уезжают, не интегрируются полностью в другую культуру и не начинают её на себя перенимать, а всё равно что-то своё привозят? По крайней мере, наша культура не умрёт.

— Конечно, в итоге все просто присваивают хорошее, как французы — Шанель в вашем примере. Русская культура очень везде чувствуется, это совершенно не история про государство, которое приобретает ужасные формы. Как во времена нацистской Германии всё равно читали немецкую философию, потому что это немецкий был и остался языком философии.

Что касается новой культуры, она в целом уже точно есть, и сообщество есть, но я не могу назвать обстоятельства, в которых сейчас живут творцы, вдохновляющими. Не было замечено среди музыкантов разных эпох, чтобы люди на оккупированной земле или где-нибудь в стране, с режимом которой они боролись, жили и творили. Вот сейчас все до конца, кто хочет, обоснуется, переедет, построят себе домики, и всё в порядке будет с культурой.

Фото: Личный архив

— То есть разговоры про отмену русской культуры преувеличены? 

— Я своими глазами видела, насколько это преувеличено, я же езжу по миру. Да, теперь всё по-другому: украинская культура выделяется в отдельную историю, и это прекрасно! Русская культура никак от этого не обеднеет, наоборот, чтобы понять, в чём особенность украинской, надо вычесть из неё русскую. Мир не упрощается, а всё время только усложняется, и эта разность ему необходима для развития.

Выражаем благодарность Марии Ширшовой (Sami Residence) за помощь в организации интервью.

Фото на обложке: Личный архив 

1140х300 museumcat.london

Читайте также:

Кино — не пилюля утешения. Андрей Звягинцев о творчестве, работе за рубежом и жизни после комы

Тамара Эйдельман: как воспитывать детей в эпоху Google и сохранить любовь к книгам

Галина Юзефович — о времени потрясений и книгах, в которые мы «прячемся»