Галина Юзефович — о времени потрясений и книгах, в которые мы «прячемся»

Литературный обозреватель, критик и преподаватель Галина Юзефович —  автор книг, которые помогают сориентироваться в сложном мире литературы. Её рецензии и обзоры формируют спрос на книжном рынке, а её интервью с известными людьми набирают сотни тысяч просмотров на YouTube. В феврале 2022 года она выступила против вторжения в Украину и покинула Россию. Журнал Afisha.London поговорил с Галиной Юзефович о сегодняшнем времени и книгах, в которых можно найти укрытие.  

— Галина Леонидовна, вы как-то сказали, что «сейчас эпоха наивысшего эмоционального напряжения, которая разворачивает к тебе объекты культуры и искусства так, как это делает влюблённость». Если говорить о литературе, какие конкретные авторы и произведения за последние годы развернулись лично к вам?

— Ко мне развернулось практически всё, точно так же, как в случае с влюблённостью, когда любая дурацкая песенка, любая книга, любое стихотворение оказывается внезапно про тебя, и ты ловишь в нём отзвуки своего состояния, и на самом деле не так важно: хорошее это произведение или плохое, интересное или нет, потому что ты так наэлектризован, что считываешь импульсы откуда угодно. Надпись на заборе — и та внезапно найдёт отклик в твоём сердце.

Telegram канал

Практически всё, что я читала за этот год, оказывалось тем или иным способом про меня, про нас, про нашу общую ситуацию. Если говорить о последнем, что я читала про нас — это были книги так называемой лейтенантской прозы. Я перечитала «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, «Проклятые и убитые» Виктора Астафьева, «Батальоны просят огня» Юрия Бондарева,  ещё какое-то количество текстов, относящихся к этому типу книг писателей-фронтовиков, прошедших Вторую мировую войну, но написанных не с близкой перспективы, а немного издали.

Читайте также: Ядовитый концептуализм: три книги Владимира Сорокина, которые стоит прочитать

Я была потрясена тем, насколько эти тексты похожи на тексты, писавшиеся после Первой мировой войны, как мало в них этого бравурного патриотизма: «Мы молодцы!», «Мы как сейчас всех победим!», «Как сейчас всем вломим!», «Мало никому не покажется!», «Если надо — повторим». Война в этих книгах — это ужас, трагедия, гибель героев, страдания и отчаяние. Несмотря на то, что применительно к Великой Отечественной войне ни у кого не было особых сомнений в этичности, в оправданности этой войны, всё равно есть очень глубокое чувство бессмысленности и какого-то экзистенциального ужаса происходящего.

Выставка Фаберже в Лондоне

Отчасти то же самое можно сказать о литературе, написанной после Первой мировой. Я никогда не была специальным поклонником Ремарка, но перечитала «На западном фронте без перемен» и нашла это ощущение абсолютной бессмысленности происходящего, кровавой, жестокой, не имеющей никакой практической или даже идейной ценности. Оно мне показалось созвучным нашему времени. Это довольно очевидные вещи, но этот ракурс можно найти в практически любом тексте, о чём бы он не был.

— Действительно, наша оптика сегодня иначе настроена и даже знакомые вещи звучат по-другому. Буквально за пару часов до нашего с вами интервью вы выложили на своём YouTube-канале обзор на книги жанра «Тёмная академия». Мне, как вашему зрителю, захотелось срочно прочитать эти книги, в частности роман Марины и Сергея Дяченко «Vita Nostra». Возможно потому, что в этих книгах есть место мистике, магии, которые позволят выпасть ненадолго из той действительности, в которой мы все оказались. Более того, вспомнились страшные события нашей общей истории, когда участники этих событий стали обращаться к магии, колдунам, эзотерике, потому что им нужно было как-то проработать свою боль, а никакая логика не помогала. Не замечаете ли вы, что тяжёлые времена порождают тягу к каким-то другим жанрам, в том числе в литературе?

— Мне кажется, то, о чём вы говорите — это немного разные вещи. С одной стороны, конечно, когда происходит что-то по-настоящему ужасное, то общее видение рациональности мира оказывается подорвано. Мы это ощутили ещё во времена ковида. Когда оказалось, что всё позитивное — знание, просвещение, наука, которым мы привыкли верить, — оказались не способны предсказать происходящее с нами, не то, что предотвратить. Кто в начале 2020 года всерьёз боялся глобальной пандемии? Мы боялись множества разных других вещей, но этот страх не был для нас сколько-нибудь релевантным. Когда происходит что-то такое, чего быть не может, кому мы высказываем претензии? Рациональному миру. Миру, который притворялся рациональным, но позволил произойти тому, что противоречит всем нашим представлениям о нормальности.

И сегодня, когда пропаганда, кстати, с обеих сторон, охотно подхватывает идеи о каком-то сатанизме, о каком-то эзотерическом нацизме — это обо всё вот этом. Конечно, российская пропаганда шагает впереди: все эти отсылки к иррациональному, к тому, что мы воюем не просто с людьми, мы воюем с какими-то тёмными надмирными силами.

Mico Solutions

Но интерес к литературе о магии  — это интерес, мне кажется, совершенно другого толка, не связанный с предыдущим. Сейчас вообще все читатели поделились на две большие категории, частично пересекающиеся. Одни хотят, чтобы им объяснили что происходит, они продолжают цепляться за эту рациональность или иррациональность. Эти люди читают книги про политику, про экономику, про Вторую мировую, про историю России, про историю Украины. Другие люди хотят в книжках спрятаться. Они ищут в них убежища, а что хорошо работает в качестве убежища? То, что перенесёт тебя максимально далеко. То, что тебя укроет. Конечно, в этом смысле хорошо работают мистика, фэнтези, иногда хоррор. Очень много людей стало читать больше хорроров, потому что возможность испугаться чего-то другого — очень важна.

Читайте также: Открыть и не оторваться: лучшие книги с разворотами

Некоторые люди читают смешные книги, детские книги, потому что они переносят тебя в другой мир. Кто-то хочет читать книгу «К себе нежно» — один из главных хитов прошлого года, ведь она о том, как сберечь себя, сберечь свой внутренний мир во времена потрясений. Люди читают детективы, потому что они всегда хорошо кончаются, и даже если по дороге положить кучу народу, в конце всё равно зло понесёт наказание. Да, мистика, магия, фэнтези — это всё про то, что ты ушёл, закрыл за собой дверцу, и ты в домике. Поэтому и мой, и ваш интерес к такого рода литературе я бы списывала не на запрос на волшебство, а на запрос на укрытие, на спасение.

— Говоря об укрытии и спасении, вы рассказывали, что в вашем детстве ещё в Тбилиси вы прятались в книжки от переживаний, как «улитка в домик». Что это были за книжки и переживания?

— Это были вполне тривиальные переживания: переезд из одного города в другой, развод родителей, новая школа, не самая для меня комфортная. У мамы была новая работа, и я очень много времени оставалась одна. По большому счёту, это непримечательные проблемы, с которыми сталкиваются тысячи, сотни тысяч детей. Укрывалась же я в тех книжках, которые были на тот момент доступны. Люди моего поколения меня поймут, ведь мы все росли на одних и тех же книжках. Поэтому мы так легко подхватываем цитаты друг друга.

колмановский

Я читала «Винни-Пуха», читала «Лев, Колдунья и Платяной шкаф» — в моём детстве другие части «Нарнии» не выходили. У меня был замечательный сборник детской поэзии зарубежных авторов, который назывался «Поезд стихов» с потрясающими иллюстрациями художника Пивоварова. Я очень рано, как и многие дети советского поколения, начала читать русскую классику. И «Детство. Отрочество. Юность» Толстого, надо сказать, не самая сильная его книга, для меня тоже была какой-то персональной. Книга, где я находила много узнаваемого — «Хоббит» Толкиена, и выходившая в Советском Союзе первая часть трилогии «Братство кольца», которая в русском переводе называлась «Хранители». Вторую и третью часть мы тогда прочесть не могли, но «Хранители» была важнейшей для меня книгой. Я обожала Киплинга, причём, не столько «Маугли», сколько его рассказы. Конечно же, был у меня и весь «Шерлок Холмс» Артура Конан Дойла — главного детского писателя нашего времени. Был Стивенсон, который до сих пор остаётся для меня очень важным автором. Был Гоголь и «Вечера на хуторе близ Диканьки», конечно, я их читала книгу как сказку, а литературную значимость поняла гораздо позже. Примерно так было устроено моё чтение. Оно, повторюсь, было очень характерным для чтения того времени.

— В какие книги может спрятаться взрослый человек Галина Юзефович сегодня?

— В первые два-три месяца после начала войны я не могла спрятаться вообще никуда. Моё вечное лекарство, мой способ спасения оказался впервые недействительным. Я впервые не могла читать, а когда читала — читала с усилием, и мне всё было неинтересно. Потом наступил счастливый период, который для меня открылся благодаря двум книгам. Во-первых, это были «Лисьи броды» Анны Старобинец — книга, которая меня просто в себя всосала, как в детстве, когда ты читаешь и не можешь физически оторваться: мешаешь кашу детям на завтрак — смотришь в книжку, а вечером не можешь уснуть, пока не дочитаешь хотя бы до какого-то разрешения локальной коллизии. Второе счастье — это книга полузабытого сегодня английского писателя Роберта Седрика Шерриффа «Две недели в сентябре».

Читайте также: Вирджиния Вульф и её увлечение русской литературой

И если «Лисьи броды» тебя тонизировала и затягивала в бесконечно захватывающее повествование, то «Две недели в сентябре» — это другая, совершенно удивительная книга, которая обладает свойством универсального утешения. Это история про то, как в 1931 году самая обычная семья из низов среднего класса едет в отпуск на английское взморье, куда она ездит уже 20 лет, и с ними там ничего не происходит. Это книга, наполненная теплом, семейной любовью, покоем и уютом.

Фото: @galinayuzefovich

Именно эти две книги стали тем убежищем, в котором я смогла немного подлечить свои раны и продолжить чтение. Сегодня я не могу сказать, что я прячусь в какие-то конкретные жанры. Вот прямо сейчас я чувствую, что я нахожу некоторое утешение в переселении в другую эпоху, причём необязательно куда-то к мушкетёрам или к рыцарям круглого стола, вполне годятся времена поближе. Те же 90-е годы, которые, казалось бы, совсем недалеко, вдруг оказались для меня крайне привлекательны. Я читаю довольно много какого-то странного нон-фикшна или полузабытого фикшена об этой эпохе. Мне нравятся вещи, которые меня переносят в другое время моей жизни, ведь в 90-е я была уже вполне себе взрослая. Сегодня я способна спрятаться в любой текст, который обладает свойством оригинальности, яркости, необычности любого рода.

Фото на обложке: @galinayuzefovich

donations afisha.london

Читайте также:

Дюжина британских книг о любви: от классики до наших дней

Кина не будет! Как забастовки в Голливуде повлияют на зрителей

Смотреть нельзя кромсать: самые громкие нападения на картины в Национальной галерее Лондона