Джоанна Стингрей, американская подруга Цоя и Гребенщикова: «Я уезжала из России с мыслью, что больше не вернусь»

Американка Джоанна Стингрей — легенда русского музыкального андеграунда. В середине 1980-х о ней говорили в Ленинградском рок-клубе не меньше, чем о тогда восходящих рок-звёздах — Аквариуме, Кино, Алисе и других. За ней следили КГБ и ФБР одновременно, подозревая в шпионаже. Она же была просто одержима русским роком, который потом смогла популяризировать в США, выпустив альбом Red Wave. Накануне 60-летия Виктора Цоя, главный редактор журнала Afisha.London Маргарита Багрова встретилась с Джоанной в Лондоне и узнала, почему она так полюбила Россию.

Джоанна Стингрей — американская певица и музыкальный продюсер, одна из значимых персон и популяризаторов советской и пост-советской рок-культуры на Западе. С 1984 по 1996 год она жила в России, сейчас живёт в Лос-Анджелесе.

— Ваш отец снял документальный фильм о коммунизме и сказал вам никогда не заходить за железный занавес, держаться подальше от ужасного СССР. Как же случилось, что вы, юная девушка, поступили совершенно наоборот?

— Когда родитель говорит ребёнку год за годом предостережения о том, чего не следует делать, они всегда остаются у него или неё в голове. Когда я позвонила своей сестре, которая училась в школе в Лондоне, а я хотела её навестить, она сказала: «Кстати, я собираюсь в поездку в Россию на неделю». У меня вспыхнула лампочка, и я ответила не задумываясь: «Я тоже хочу поехать». Мне хотелось поехать только потому, что с детства в глубине моего сознания Советский Союз воспринимался как империя зла, страшное место. Мне было 23.

Концерт в ЛенРокКлубе, Цой, Стингрей, Сологуб и БГ

— Наверное, попасть в СССР в эти годы было трудно.

— Да, в 1980-е въехать в Россию было непросто. Первые пару лет я ездила туда-сюда в Россию только на неделю. В середине 80-х невозможно было остаться дольше — разрешалась только одна неделя пребывания. Это были специальные туры Интуриста, во время которых вы должны оставаться с гидом и не отходить от автобуса.

Стингрей с группами «Красной волны»

— Вы помните свои впечатления от поездок потом? Почувствовали ли вы на себе качество жизни русских людей, отсутствие еды, поездки на общественном транспорте, или вы путешествовали как туристка, пользуясь такси и проживая в отеле?

— Когда я приземлилась в апреле 1984 года в Москве, у меня возникло ощущение, что я попала в фильм 1950-х. Всё казалось старым, страшным, очень похожим на предостережения моего отца. Во время автобусных туров я смотрела в окно: небо было серым, сама атмосфера была серой. Люди носили тёмно-серую, тёмно-синюю или чёрную одежду. Они не выглядели счастливыми, и тогда я подумала, что больше никогда сюда не вернусь.

Конечно, были вещи, которые мне приглянулись. Меня поразило отсутствие рекламы, ведь в Америке реклама была везде. Мне нравились большие коммунистические плакаты за их форму и смелость, скульптуры Ленина, массивная Красная площадь и впечатляющий собор Василия Блаженного.

— Действительно, в апреле в России и правда довольно темно и грустно.

— Да, поэтому, когда я уезжала из Москвы в Санкт-Петербург на оставшуюся половину недели, я думала: «Я никогда не вернусь сюда, мой отец был прав».

— Как вы тогда познакомились с Борисом в поездке?

— Перед первой поездкой в СССР один знакомый дал мне номер стационарного телефона «какого-то русского» Бориса. Однажды вечером я сбежала с тура и встретилась с Борисом. Это изменило моё отношение к СССР и русским. После знакомства с Борисом, который представил мне и других людей, я быстро поняла, что русские совершенно по-разному вели себя на улице и за закрытыми дверями. Я была просто поражена, насколько они похожи на американцев, как они общаются. С того момента, как я впервые вошла в квартиру Всеволода Гаккеля, где я и встретила Бориса, я поняла, какие они любезные, когда приносят чай и печенье, что они замечательные хозяева и тёплые люди. В тот момент всё, что я думала о России, изменилось, и я задумалась о том, чтобы вернуться в эту полную энергии, сумасшедшую страну с этими невероятными людьми. Даже если это была всего лишь неделя раз в три месяца, это того стоило.

Юрий и Джоанна

— Вы были молоды, и частые поездки в Россию обходились довольно дорого. Кроме того, вы всегда привозили всем своим друзьям подарки — модную одежду и музыкальное оборудование. Что вы делали, чтобы покрыть эти расходы?

— Я начала работать турагентом после того, как впервые поехала в Россию, потому что тогда у меня была мотивация просто придумать, как вернуться. Это была идеальная работа, потому что я зарабатывала немного денег, но я также могла выяснить, где есть дешёвые билеты на самолёты, чтобы добраться до Лондона, откуда начинались туры в Россию. Я действительно тратила часть своих денег на вещи, которые покупала, но, поскольку я не зарабатывала очень много денег, я шла в место в Лос-Анджелесе, на Мелроуз-стрит, где было много панк-магазинов, где я могла купить резинки и панк-браслеты за доллар или около того. Поскольку у русских не было доступа к вещам, я могла привезти им так много, что стоило очень мало денег, но для них это было так ценно. Потом я пошла в магазины аппаратуры, подружилась с менеджером, и он разрешил мне купить музыкальное оборудование со скидкой где-то 50%. Это, безусловно, помогло. Когда мы получали деньги от нашей звукозаписывающей компании, от записи Red Wave, мы брали эти деньги и тратили их. Если я продавала какое-либо произведение искусства, которое они подарили мне, я шла и покупала им оборудование. В общем, было много способов как найти деньги: от работы, от продажи искусства, от продаж альбомов. В любое время, когда у меня были деньги, я шла и покупала им вещи, потому что они нуждались в них.

Telegram канал

— Давайте поговорим о вашей свадьбе с Юрием Каспаряном. Я видела некоторые фотографии, это было мероприятие более высокого уровня, чем средняя советская свадьба. Вы помните своё свадебное платье?

— Да, тогда моя мама упомянула, что мне стоит купить свадебное платье. А я сказала, что не ношу платья и уж точно не ношу белое. Она предложила оплатить дизайнера, чтобы разработать платье специально для меня, и мне понравилась эта идея. Тогда мы создали это платье, которое сейчас кажется мне совершенно безумным. По традиции наряд был белым, однако сам дизайн был немного футуристичным. Помню, как Виктор, Борис и все мои друзья впервые увидели меня в платье и каблуках на свадьбе — у них просто округлились глаза. Но мне было так неудобно, что в середине вечеринки после церемонии я переоделась в свои чёрные штаны и чёрные массивные ботинки.

Марианна Цой, Джоанна, Юрий и Виктор Цой

— Вы тайно перевозили в Америку кассеты с музыкой ваших друзей и тексты их песен. Это был очень смелый поступок для юной девушки!

— Знаете, когда ты молод, ты действительно бесстрашен. Конечно, иногда я нервничала, совершая эти вещи, но я была так увлечена и полна решимости показать русскую музыку американцам. Я была уверена, что они почувствовали бы то же, что и я, узнав о тех крутых людях, похожих на нас, которых я встретила в России. Я была ослеплена целью показать, что Россия — это не только фильм моего отца и то, о чём говорили в новостях в нашем детстве.

Читайте также: Рашид Нугманов: «В Цое, как и во мне, соединился запад и восток»

Кассеты и тексты песен я прятала в своих больших зимних ботинках или кожаной куртке с множеством молний повсюду и одной длинной на спине. Таможня в те времена, конечно, могла всё проверить, но у них не было рентгеновских аппаратов. Поэтому пока меня не обыскивали, преодолевая страх, можно было проносить вещи.

Также мне повезло, что через Бориса и Сергея я подружилась с некоторыми людьми из посольств Швеции, Франции и США в Ленинграде, потому что все они любили андеграундных рокеров и приходили на их подпольные концерты. Так что была какая-то связь с западным миром. И мне повезло, что шведское консульство помогло доставить пару кассет через их дипломатическую почту.

Цой, рисунок на пластике

— Насколько я знаю, помимо песен, вы открыли для запада современное русское искусство, которое также провезли через таможню.

— Это было действительно невероятно, потому что многие художники были также и музыкантами. Однако у них не было необходимых материалов, так что было мало картин, написанных акрилом на холсте. Художники импровизировали и рисовали на деревянных досках, занавесках для душа, ткани. Это было так увлекательно! Во многом это было просто везением, что мне удалось уехать из России со всем этим искусством. Таможенники не разбирались в современном искусстве, поэтому, когда они видели картины, я говорила: «Это нарисовал ребёнок моего друга!». В конце концов за пару лет мне удалось вывезти через таможню примерно 200 произведений.

Потом таможню внезапно закрыли, и было очень сложно вывезти какое-либо искусство вообще без оформления документов. Я приносила художникам единственное, в чём они нуждались, а именно оборудование, а они отдавали мне своё искусство в основном в качестве благодарности.

Тимур Новиков, Государственный Русский музей

— А что потом случилось с этими картинами?

— В итоге у меня было около трёх выставок. Первая из них прошла в большой галерее в Лос-Анджелесе, где я собрала деньги для Greenpeace. На второй выставке я продала некоторые произведения, чтобы купить художникам больше расходных материалов и заплатить за рамы для работ. Так что, к сожалению, у меня осталось очень мало произведений, и я очень этому не рада. В музее Ратгерского университета в Нью-Джерси был человек, который очень увлекался коллекционированием подпольного русского рока, и он купил у меня 30–40 работ. Что-то приобрели друзья моих родителей, они коллекционеры произведений искусства. Также есть работа в очень известном Музее современного искусства в Лос-Анджелесе.

— После прочтения вашей книги, я думаю, что вы очень смелая женщина. Вы понимали, что иметь американский паспорт в СССР довольно рискованно, и вы можете попасть в беду?

— Тогда американцы думали, что американский паспорт — это как золотой билет. И я также наивно считала, что это меня всегда защитит. Думаю, что эта глупость позволила мне быть бесстрашной и делать все эти вещи. Но когда я встретила всех этих парней, у меня в глубине души возник страх: что, если мои визы будут отклонены? Я не могу смогу быть здесь. Вся моя жизнь была в России, воздух, которым я дышу, был ленинградским, находиться с ними было кровью, от которой бешено стучало моё сердце. И, конечно же, в конце концов мне отказали в визе. Но опять же, о паспорте, это была типичная американская ошибка: мы почему-то думаем, что этот паспорт защищает вас в других местах, а это не так. Если вы сделаете что-то плохое в любой стране, они имеют право арестовать вас.

— Точно! У вас были встречи с КГБ, а также в вашей стране с ФБР. Получается, что за вами наблюдали?

— Да. Когда со мной связалось ФБР и когда я услышала от Бориса, что КГБ спрашивал обо мне, это вызвало у меня стресс! Было очевидно, что все они думали, что я шпион. Опять же, я переживала, что из-за этих подозрений мне откажут в визе.

— Вы бы позволили своей юной дочери пойти на такой же риск? Ведь это было опасно, без мгновенной связи вроде телефона.

— Если бы она хотела отправиться в путешествие в Северную Корею прямо сейчас, я бы отказала. Ни за что. И теперь я сочувствую маме. Она так нервничала из-за того, что я делала. Когда она узнала, что со мной связалось ФБР, она сказала, похоже, что я в опасности и должна остановиться.

— После всех этих многочисленных поездок в Россию и годы жизни с русскими вам наконец удалось понять эту загадочную русскую душу? Как бы вы её описали?

— Русские глубоко связаны с Матерью-Землёй. Сколько сотен лет их родственники и все связаны с Россией. Это заставило меня понять, что в Америке мы в основном все иммигранты. Мои дедушка и бабушка по отцовской линии родом из маленького городка под Киевом. Бабушка и дедушка со стороны матери приехали из Пруссии. Это была часть России и Польши. Так что у нас в Америке всего одно-два поколения, так что мы так не связаны.

Рождественский Лондон: парфюмерное путешествие сквозь время

— Стингрей — это не настоящая ваша фамилия. Как получилось, что вы изменили её?

— Когда мы с Борисом планировали записать альбом Red Wave, мы решили, что нам нужны кодовые имена. И как-то раз я ехала на машине со своим парнем, он был коллекционером автомобилей Stingray Corvette. Тогда я рассказала ему об этом альбоме и что мне нужно кодовое имя. А потом я увидела, как мои ноги стояли на приборной панели машины, а между ними было написано Stingray. Так я получила своё кодовое имя для альбома.

Очень быстро рокеры и их поклонники стали называть меня Стингрей. Когда я собиралась выйти замуж за Юрия, мне отказали в визе, и я не могла вернуться в Россию. Был способ добраться до Ленинграда через Финляндию, где для поездки требовали только номер паспорта. Так, в 1987 году я официально сменила фамилию на Стингрей, получив новый паспорт с новым номером.

Съёмки клипа Come Together, Джоанна и Борис

— Как вы себя чувствовали, когда жили в России?

— Мои 12 лет в России с 1984 по 1996 год были похожи на жизнь в трёх разных системах. Сначала я была там как западный человек, было много всего, что было так интересно увидеть. Но я всегда знала, что могу уехать, мне не нужно было оставаться жить при коммунизме. Затем последовал период гласности. Он был лучшим периодом, потому что русские люди были так счастливы, потому что мало что изменилось, но они чувствовали, что могут говорить то, что хотят. А третий период мне нравится меньше всего. Это 90-е, капитализм, но это был первый раз, когда я действительно могла зарабатывать деньги в России с помощью телепрограммы, которая у меня была. Так что я осталась и у меня была своя карьера в 90-х в России, но это было сумасшедшее время.

А в 1996 году я была беременна дочерью от второго мужа, Саши Васильева, и я приехала в Россию на месяц, когда была на шестом месяце беременности, чтобы отредактировать свою телепрограмму. Я планировала родить в Лос-Анджелесе, а потом вернуться и жить в России. И как-то в ночь перед отъездом из России, когда я собиралась домой в своей квартире на проспекте Ленина в Москве на седьмом этаже, я вышла на балкон и посмотрела на город и эту страну, которая оказала такое влияние на мою жизнь. И каким-то образом я сразу поняла, что завтра сяду в самолёт и больше не вернусь. Я вернулась один раз в 2004 году, когда дочке было восемь, и потом не возвращалась до 2018 года. И вот Россия снова вернулась в мою жизнь.

— Что заставило вас вновь приехать в Россию?

— Когда я уехала в 1996-м, у меня уже почти не было связи с моими русскими друзьями. Время от времени Саша Липницкий связывался со мной, чтобы сказать, что кто-то умер. Когда я слышала, что звонок междугородний, я начинала трястись, думая: «О нет, кто ещё умер?». Много лет я не общалась с друзьями. А потом лет пять-шесть назад я подумала, интересно, есть ли мои русские друзья на Facebook. Так я нашла Бориса.

Читайте также: Михаил Козырев: концерт Queen будет моим хоровым обрядом

Тогда решила, что хочу избавиться от коробок с тысячами фотографий у меня дома. Мне пришла идея отсканировать эти фото и сделать веб-сайт. Я предполагала, что это понравится русским, но я и понятия не имела, до какой степени русские были в восторге от этого веб-сайта, на котором были показаны жизни всех их героев в 80-х. Я начала осознавать ностальгию русских по ленинградскому рок-н-роллу. Я всегда хотела написать книгу, поэтому я начала писать мемуары. Так я написала две книги, а потом я стала делать фотокниги с документами и интервью, которые давали ребята. Это снова стало большой частью моей жизни (Узнать больше о книгах Джоанны Стингрей можно на её официальном сайте. — Прим. ред.).

Книги Джоанны Стингрей

— Что вы подумали о России, когда вернулись после долгого перерыва? Что стало лучше, а что хуже?

— Я вернулась в Россию через восемь лет, в 2004-м. Это была 20-я годовщина моего первого приезда в Россию, и я была совершенно потрясена тем, как выглядела Москва, потому что вокруг были все эти казино с мигающими вывесками. Как я говорила, раньше мне нравилось, что вокруг не было рекламы. В Санкт-Петербурге в то время было больше прежней атмосферы. Потом я вернулась в Санкт-Петербург в 2018 году и в Москву в 2019, и я была действительно поражена. Москва казалась Лондоном или Нью-Йорком, огромным, ярким, шумным городом, с замечательными пятизвёздочными отелями, кучей невероятных ресторанов, людьми на улицах, все очень стильно одеваются, идут на работу. Было ощущение, что всё так сильно изменилось с 1984 года. И в Петербурге тоже были хорошие рестораны и хорошие гостиницы. Но почему-то в Санкт-Петербурге всегда остаётся что-то от его первоначального очарования. Вы знаете, у меня всегда была очень сильная связь с Петербургом. Каждый раз, когда я ступаю там на землю, мне кажется, что я дома.

Кадр из фильма «Лето». Фото Alexey Fokin

— Вы смотрели фильм «Лето» Серебренникова? Связывались ли с вами продюсеры проекта как со свидетельницей тех событий?

— Они не звонили мне по поводу фильма, хотя я писала продюсеру и спрашивала, могу ли я посмотреть копию, потому что российские журналисты постоянно спрашивали меня о фильме, а я его не видела.

Я была приятно удивлена, потому что как западный человек, просто смотря фильм, как будто я ничего не знала, я думала, что это очень хорошее художественное кино. Я подумала о ценности производства, сценаристе, режиссуре. В фильме есть множество художественных вещей, которые мне понравились, они создавали ощущение, будто я снова там. Но были и сцены, например на пляже, которых никогда не было.

Кадр из фильма «Лето»

Будучи знакомой с людьми в фильме, я столкнулась с двумя проблемами. Во-первых, я знаю, когда фильм основан на реальной истории, её преувеличивают и меняют некоторые вещи, но есть черта, которую не должны пересекать. В этом фильме Майк Науменко находит Виктора и приводит его в рок-клуб. Но его привёл Борис, это, действительно, часть наследия Бориса. Борис — важная часть истории и отец русского рок-н-ролла, и отнять это у него было не очень хорошо.

Во-вторых, я была близка с Цоем, я знала, кем он был, как он двигался и с какой энергией. Мне было очень тяжело наблюдать за актёром, потому что у него это не было. У Виктора было такое сильное лицо, острое лицо с драматичной линией подбородка, которая во многом является сущностью Виктора. Актёр не имел этого и не имел той энергии.

— Пик популярности рока пришёлся на 1980-е, в 90-х он постепенно изменился из-за гласности, свободы, коммерциализации всего. В наши дни, в дни этой войны, вы думаете, мог бы возникнуть новый андеграундный мир русской музыки?

— Большинство музыкантов говорят, что рок-н-ролл в Америке в 80-х был скучным из-за многомиллионных контрактов. Когда у вас есть эти деньги, большой дом и Роллс-Ройс, вы хотите сохранить этот образ жизни. Таким образом, вы почти самоцензурируете материал, чтобы ваши боссы были довольны. И это как бы снимает остроту. Лучший рок-н-ролл в истории — это когда он честный и чистый. Очень трудно делать честный и чистый рок, когда ты зарабатываешь на этом кучу денег. И Борис даже сказал, что он боялся этого, когда всё открылось, и они могли гастролировать и заниматься многими вещами. Я думаю, именно это и произошло в России, поэтому 90-е не были такими захватывающими.

Мне кажется, что в течение последних четырёх или пяти лет люди чувствуют, что они недостаточно счастливы, им не хватает удовлетворения. Они чего-то хотят. И кажется, что это идеальное время для того, чтобы где-то появилась новая чистая рок-музыка. Это не обязательно должна быть Россия, Лондон или Лос-Анджелес, где-то в мире. Но было бы неплохо, если бы это могло повториться в России.

Фото на обложке: Maria Inkova

Telegram канал

Читайте также:

Продюсер Илья Стюарт «Лондон — это место силы»

Антон Долин «Искусство — это любовь. Заставлять не нужно»

Продвижение российского кино за рубежом: Джастин Уодделл и платформа Klassiki