Разговор: композитор Илья Демуцкий

Оперы и балеты с музыкой петербургского композитора Ильи Демуцкого с успехом идут в самых лучших концертных залах мира. Выпускник консерватории Сан-Франциско, ученик Дэвида Конте, композитор, которому подвластны все музыкальные жанры, автор нескольких балетов, опер, музыки к документальным, художественным и даже официальным олимпийским фильмам, лауреат американских, итальянских и российских конкурсов. И это еще не всё об Илье! Журнал Afisha.London пообщался с талантливым композитором накануне показа его балета «Gabrielle Chanel» в лондонском Coliseum в 2019 году.

 

За музыку к фильму Кирилла Серебренникова «Ученик» он был удостоен звания премии Европейской киноакадемии «Лучший композитор 2016». В 2017 году получил самую престижную российскую театральную награду «Золотая маска» за музыку к балету «Герой нашего времени», в 2018 году – приз Международной ассоциации деятелей хореографии «Benois de la Danse» за музыку к балету «Нуреев». Среди исполнителей его произведений — созданный самим композитором ансамбль русской духовной музыки Cyrillique, Большой театр России, Joffrey Ballet (Чикаго) и Чикагская филармония, San Francisco Ballet, хор Смольного собора, симфонический оркестр Санкт-Петербургской консерватории, консерватория Сан-Франциско и оркестр театра Комунале в Болонье (Италия) и другие.

 

 

Илья удачно сочетает в себе умение писать музыку к классическим академическим постановкам и живой интерес к современной повестке дня. Им написаны симфоническая поэма «Последнее слово подсудимой», которая представляет собой положенный на музыку текст последнего слова в суде участницы Pussy Riot, опера «Новый Иерусалим» об охотниках за педофилами, а также в творческом багаже Ильи — успешный и неоднократный тандем с режиссёром Кириллом Серебренниковым.

 

 


— Илья, многие ваши балеты сделаны в сотрудничестве с хореографом-постановщиком Юрием Посоховым. Вместе вы выпустили балеты «Герой нашего времени» и «Нуреев» в Большом театре, а также «Оптимистическую трагедию» в театре Сан-Франциско. «Шанель», которую покажут в Лондоне в декабре, не исключение. У вас выработался совместный стиль сотрудничества? Вам важно работать с известными вам людьми или, наоборот, интересны новые коллаборации?

— Грядущий балет в Лондоне — дань легендарной Коко Шанель, и, да, это очередная наша совместная работа с Юрием Посоховым. Великолепная Светлана Захарова исполняет главную роль в этом повествовании, это не только биографический очерк о жизни великой Шанель, но и об её связи с миром танца через Сергея Дягилева и его балетные спектакли 1920-х годов «Голубой экспресс» и «Аполлон Мусагет». Юра – мой соавтор, с которым мы сделали пять балетов, и у нас в процессе работы шестой и даже седьмой. Мы прекрасно понимаем друг друга и наши творческие задачи, я всегда знаю, что это будет качественно, эстетично и красиво сделано, поэтому для меня удовольствие сотрудничать с профессионалом такого уровня. Но я считаю, что нужно пробовать разные вещи и не стоять на месте, поэтому всегда откликаюсь на интересные предложения, люблю эксперименты. Мне нравится, когда творческая задача выбивает меня из привычной колеи. Если интересно – значит, это нужно попробовать, двигаться вперед.

 

 

— Ваше композиторское образование получено в Сан-Франциско, куда вы отправились после дирижёрско-хорового отделения Петербургской консерватории, став лауреатом стипендии Фулбрайта. В чём разница подходов к обучению? Кого вы считаете своим главным учителем?

— Я начал писать музыку с шести лет под началом Игоря Ефимовича Рогалева, это профессор Санкт-Петербургской консерватории имени Римского-Корсакова. В Петербурге я окончил Хоровое училище имени Глинки и консерваторию по специальности «хоровое дирижирование». А в США я обучался на факультете композиции. В России довольно сильная школа, с точки зрения основных дисциплин: сольфеджио, гармония, полифония и других. В Америку я уехал за ресурсом, непосредственно за практикой. К сожалению, в России у нас нет возможностей в таком количестве работать с живым оркестром, нет таких роскошных библиотек, как там, нет инструментов, нет залов — есть ограничения именно технического свойства. Я ехал в меньшей степени за теоретической базой, больше за практикой. И там я учился у профессора Дэвида Конте. Так что моими учителями можно назвать в России Игоря Рогалева, а заграницей – Дэвида Конте.

 

Читайте также: Анна Виленская: почему Шостакович «краш», а музыку пропаганды стоит послушать всем

 

— Как бы вы охарактеризовали свой музыкальный язык? Он русский или скорее интернациональный?

— Я всё-таки склоняюсь к тому, что русский. Я никогда этого не стыдился и не стеснялся. Заграницей мои учителя даже настаивали, чтобы я сохранил в себе эту «русскость», на это заграницей есть спрос. В США есть спрос на все, если это интересно. Если вы делаете что-то талантливо, то неважно, откуда вы — с Востока, из Азии, из России, — в Америке вам дадут возможность проявлять себя, дадут выразить этот талант в полную силу. Самобытность — самое важное, и она востребована.

 

 


 — Вы вдохновились речью Марии Алёхиной из Pussy Riot, произнесённой в августе 2012 года в Хамовническом суде и написали кантату «Последнее слово подсудимой». Что вообще может вас вдохновить в творческом плане? Это всегда неожиданные вещи?

— Вы абсолютно правы — неожиданная вещь может меня вдохновить! В данном случае, это было громкое общественное событие, которое многих в то время потрясло, заставило задуматься. Меня, в том числе… Это был мой способ реакции. Я не выходил на баррикады, я начал протестовать таким образом, своей музыкой. Меня может вдохновить человек, творец, скажем, мой соавтор, это может быть замечательная идея. В случае с балетом «Габриэль Шанель» меня вдохновила прекрасная Светлана Захарова и личность Коко Шанель. Музой может выступить что угодно, резонирующее со мной, с моим мироощущением.

 

 

— Есть ли такое место в мире, где бы вы хотели, чтобы звучала ваша музыка?

— Париж! И в июне она там зазвучит. Каждый раз я верю в то, что моя музыка будет звучать именно там, где бы мне хотелось, чтобы она звучала. Я просто дожидаюсь этого момента. Например, я хотел услышать мою музыку в легендарном театре в Сиднее — эти знаменитые паруса — и так удачно сложилось, что уже в апреле у меня будет там премьера «Анны Карениной». Я мечтал о моей музыке в британской столице, и в декабре это станет реальностью благодаря «Шанель». Правда, там не будет «живого» оркестра, его трудно привезти, но будет очень качественная запись. Я просто к чему-то стремлюсь, и это постепенно сбывается. Мне бы очень хотелось, чтобы моя музыка зазвучала наконец в моем родном Петербурге.

 

Читайте также: Композитор Александр Скрябин: от земных нот к звёздным мечтам

 

— Сколько времени в день вы уделяете сочинительству, и что является главным в работе — талант или всё же старательность и мастерство? А что делать, если вдохновения нет?

— Никакой романтики — я стараюсь весь день уделить творчеству, мне сложно совмещать работу с чем-то ещё. По этой причине я стараюсь минимизировать свою социальную жизнь, не люблю, когда меня отвлекают. Любое действие пьёт из меня соки, которые я берегу для творчества. День строится просто — просыпаюсь (важно высыпаться), завтракаю и работаю в течение 6-7-8 часов, пока есть силы. Талант важен, но должна быть усидчивость. Я не устаю повторять слова Петра Ильича Чайковского «вдохновение рождается от труда», муза приходит в процессе творчества, и, если первые пару часов работа не идёт, то на третий час начнёт просыпаться вдохновение. Для того, чтобы ко мне «пришла» музыка, нужны определённые условия, бытовой комфорт и довольно замкнутый образ жизни, я довольно часто «ухожу в себя». Мне интересна культурная жизнь, когда у меня есть на это время. Также я всегда стараюсь появляться на своих премьерах.

 

 

— Как вы познакомились с режиссёром Кириллом Серебренниковым, с чего началось ваше успешное сотрудничество?

— Кирилл сам меня нашёл. На одном из конкурсов я был отмечен за симфоническую поэму памяти Петра Ильича Чайковского, а Кирилл как раз хотел снять фильм по Чайковскому, и наткнулся на запись произведения. Он просто написал в соцсетях, представился и спросил, заинтересован ли я работать с ним. Я сразу согласился. Потом через Серебренникова познакомился ещё с удивительными людьми. Это замечательное свойство Кирилла — находить интересных людей. С тех пор мы сотрудничаем. Часто встречаемся, когда я бываю в Москве. У нас есть дальнейшие творческие планы, и эти планы реализуются, это вопрос времени.

 

Читайте также: Композитор Сергей Рахманинов: эмиграция, мировая слава и визиты в Великобританию

 

— Что вам доставляет большее удовольствие – писать музыку для сценических постановок или писать музыку к фильмам?

— Двояко. Если находится человек такой силы и таланта, как Кирилл, то это счастье. У режиссёра должно быть доверие к профессионализму музыканта. Часто, к сожалению, создатели кино считают, что композиторы — это такой персонал, обслуживающий главный замысел – режиссёрскую идею. Для композитора стоит художественная задача, но она вторичная и блёклая. А мне нравится быть на равных с режиссёром, подчиняться я бы не хотел. Скажем, в музыкальном театре я на равных с хореографом, с постановщиком. Если я создаю оперу, то я даже первичен, это моя идея, и вся команда её воплощает. В кино есть режиссёры, продюсеры, и каждый норовит вмешаться не в свою компетенцию, поэтому в кино я пока минимизировал свое участие.

 

 


— Вам важно знать, что через годы по вашей музыке можно будет определять исторический контекст, понимать, что происходило в мире?

— Наверное, да. Каждый художник хочет, чтобы его произведение было актуально во времени, не только здесь и сейчас, но и актуально вообще. Нужно сделать так, чтобы оно говорило о дне сегодняшнем, и при этом не было одноразовым произведением, которое сегодня отразило контекст времени, и через неделю забылось. Когда я пишу оперу, я стараюсь в ней говорить о том, что нам близко сейчас, но также и о том, что будет актуально через сто лет. Я не ожидаю, что моя музыка останется в вечности, и я стану классиком. Я считаю, что об этом думать опасно и не нужно, но, по крайней мере, стараюсь говорить, о чем понятно всем и всегда. Искусство вне времени.

 

 

— Вы работаете не только как композитор, но и как либреттист. Какая ипостась вам ближе?

— Это две стороны одной медали — вы пишете музыку не нотами, а словами. Сейчас я заканчиваю либретто для Большого театра, который заказал оперу впервые за 15 лет. Она основана на сюжете «Блистающего мира» Александра Грина, и это моя первая попытка написания либретто. Учитывая, что в этом проекте я и композитор, и либреттист, мне порой и сложней, и проще договориться самому с собой. Но в любом случае это очень необычный опыт, мне нравится работать со словом, и я нахожу пересечения с композиторской работой.

 

 


— Илья, вы живёте в Петербурге, но пишете, в основном, для Москвы и Америки. Где для вас дом? Можете ли вы в полной мере назвать Петербург своим домом?

— Петербург – это город, где я учился, родился, впитывал его дух. Но, к сожалению или к счастью, у меня в Петербурге нет проектов, и это меня вполне устраивает. Я приезжаю в Петербург, чтобы погрузиться в работу, то есть, это такое пространство для меня, которое меня вдохновляет, бережёт, это такой творческий пузырь, в которой я погружаюсь, чтобы творить музыку. Потом, написав очередное произведение, я уезжаю. Если в Петербурге я только пишу, то в других городах и странах идет рабочий процесс реализации этой музыки.

 

Читайте также: Балерина Анна Павлова: прекрасный лебедь двух империй

 

— Как вы реагируете на критику? Вам важно, что про вас говорят? Вы себя «гуглите»?

— В начале моей работы — да, мне было интересно. А сейчас нет, потому что это не имеет никакого значения. Это чужое субъективное мнение, от него моя музыка не станет ни лучше, ни хуже, балет не перепишут. Конечно, приятно, когда после спектаклей подходят, благодарят. Но если нет, ничего страшного. Что касается самокритики, я не из тех композиторов, кто постоянно редактирует, обновляет, переписывает, потому что это можно делать бесконечно. Я не стою на месте, и, если я буду постоянно редактировать старое, я не смогу давать выход новой музыке, поэтому я отпускаю произведение. Я всегда занимаюсь самокритикой в отношении того произведения, с которым я работаю в настоящий момент. А написанное отпускаю, это было сделано другим мной, пятилетней, скажем, давности, зачем это исправлять сейчас?

 

 


— Вы когда-нибудь испытывали синдром самозванца?

— Каждый художник задается этим вопросом. Особенно, когда слышишь произведения гениев-предшественников — Прокофьева, Рахманинова, Стравинского… В такие моменты я думаю, как можно было так совершенно написать, и спрашиваю себя, дотянусь ли я когда-нибудь до такого уровня. Но во избежание депрессии не стоит углубляться в такие вопросы. Бывают сомнения, мол, моя музыка не вечная, а преходящая, но не стоит заострять на этом внимание, а просто делать свое дело в удовольствие – на радость самому себе, соавторам, слушателю.

 

Что еще почитать: Анна Каренина: русская классика глазами англичан

 

—Что для вас главный критерий успеха? Реакция публики?

— Прежде всего я сам оцениваю свою работу, и если удовлетворен, то выношу её в публичное пространство. А главный критерий оценки для меня — это реакция исполнителя. Не публики, не зрителя в зале. Если оркестру нравится исполнять мое произведения, если музыканты сидят и натурально «балдеют» — я счастлив. Мнение непосредственно задействованных участников, артистов балета, которые воплощают образы из моей музыки, оркестра, который играет написанные мной партии — это мне важнее, чем реакция кого-то из зала, зрительское «хорошо» или «плохо». Как правило, я счастливый человек, я вижу, как артисты «тащатся». Им не скучно, они не играют через силу, а наоборот, предпринимают все усилия, чтобы донести энергию до зрителей, выразить мою музыку.

 

 


— Ваша музыка — это яркое высказывание, эмоция. Вы и в жизни эмоциональный человек?

— Я не прячу эмоций, но действительно стараюсь нечасто их показывать. В принципе, я довольно спокойный человек, страсти у меня бушуют где-то внутри. Моим хореографам нравится, что моя музыка очень эмоциональна, они всегда просят меня не бояться эмоций, эмоциональная яркость помогает постановкам.

— Вы очень много путешествуете. В какой точке планеты вам легче дышится? Какое место и какое путешествие больше всего вас поразило? Или родной Петербург всё же вне конкуренции? Вы когда-либо задумывались об эмиграции?

— Для меня важен климат. Если бы в Петербурге было хотя бы на десяток градусов выше, цены бы нашему городу не было! Люблю путешествовать со своими балетами куда угодно: Азия, Америка, Франция, скоро поеду в Австралию. Надеюсь и очень хочу побывать в Лондоне. Я предпочитаю совмещать туристическую поездку с каким-то делом, скажем, съездить на премьеру. Насчет эмиграции — наверное, в плане здоровья было бы правильней жить рядом с большой водой, всегда об этом мечтал. К счастью, моя профессия позволяет мне писать музыку в любой точке мира. Во время написания «Последнего слова подсудимой» я уехал в Париж, снял крохотную квартирку, с удовольствием провел месяц там. Я не могу сказать, что хотел бы эмигрировать, здесь у меня работа и родственники. Частая смена картинок за окном — вот это для художника очень полезно.

 

 


— Будь у вас была машина времени, то в какую эпоху вы бы направились? Где чувствовали бы себя наиболее комфортно, в каком времени?

— Я думаю, что моё время — это наше время. Любопытно было бы направиться на пару дней или часов в эпоху, когда в музыке бушевала классика или романтизм, то есть XVIII-XIX век. Мне бы хотелось посмотреть, как жил Чайковский, хотелось бы пересечься с ним где-нибудь на улочке у московской консерватории, но жить я бы, наверное, не хотел. Если бы была такая возможность, я бы выложил целый список имён композиторов, с которыми я бы хотел бы пообщаться и, может, даже выпить рюмку.

— Есть ли что-то важнее музыки в вашей жизни? Кто или что вас вдохновляет на музыкальные свершения?

— Меня вдохновляет поставленная цель, которую нужно выполнить достойно. Недавно я был на премьере «Габриэль Шанель» в Большом театре, и это меня вдохновило, дало силы на бо́льшие свершения, на следующие музыкальные задачи. Для композитора важно быть исполняемым. Если не видеть результата, это убивает. Исполнение — важно, это то, что необходимо художнику, это его питает.

 

 

—У вас есть мечта?

— Я никогда не пытался её сформулировать. Это простые вещи — здоровье родных и близких, отсутствие негативных ситуаций. Я стараюсь двигаться теми планами, которые заложены у меня в голове, а это только творческие планы. Цели, которые возникают, которые хочется воплотить — для меня они как путеводные звезды, и я стараюсь «идти» по ним. А глобальной мечты, наверное, нет. Каждый раз, когда я заканчиваю произведение, моя мечта — чтобы оно состоялось достойно. Я живу от мечты к мечте.

— И напоследок. Дайте несколько советов начинающим музыкантам. Что бы вы могли им пожелать, чтобы стать таким же успешным, как Илья Демуцкий?

— Совет музыкантам — предпринимать действия, участвовать в композиторских конкурсах, стремиться, чтобы ваша музыка звучала, писать больше, не реагировать болезненно на критику, слушать учителей, доверять их подсказкам, доверять себе, не бояться пробовать себя в разных жанрах и продолжать искать.

 

 

Фото на обложке: Алексей Антоненко, Даниил Рабовский

 

 

 


Читайте также:

Тамара Эйдельман: как воспитывать детей в эпоху Google и сохранить любовь к книгам

Кино — не пилюля утешения. Андрей Звягинцев о творчестве, работе за рубежом и жизни после комы

Галина Юзефович — о времени потрясений и книгах, в которые мы «прячемся»

Array ( [related_params] => Array ( [query_params] => Array ( [post_type] => post [posts_per_page] => 5 [post__not_in] => Array ( [0] => 53221 ) [tax_query] => Array ( [0] => Array ( [taxonomy] => category [field] => id [terms] => Array ( [0] => 861 ) ) ) ) [title] => Похожие статьи ) )
error: Content is protected !!